[:ru]»Жизнь не изменить быстро». Российский прецедент женщины-трансгендера[:]

Важно также, что суд присудил Анастасии Васильевой компенсацию морального вреда в размере 10 тысяч рублей и заработную плату за время вынужденного прогула – 1 миллион 800 тысяч рублей. Правозащитники и активисты ЛГБТ-сообщества считают, что решение Фрунзенского районного суда благотворно повлияет на повышение «видимости» трансгендерных людей, большинство из которых остаются беззащитными перед своими работодателями и уязвимыми в социальном отношении.

– Анастасия, скажите, вы рады, что выиграли суд?

– Конечно, как не радоваться, хотя, признаться, я этого не ожидала. Мы с моим защитником Максимом Оленичевым еще в самом начале процесса говорили, что надеяться на победу не стоит – шансы на нее стремятся к нулю. Мне повезло, что я работала в фирме с иностранным капиталом, и они там все делали и оформляли по закону, как полагается. Это нормально, но так бывает далеко не во всех компаниях. Они могли меня уволить только на законных основаниях, и такой шанс представился, когда я сменила документы. Вот тогда меня и уволили на основании списка профессий, запрещенных для женщин. Мы и процесс-то затеяли ради того, чтобы на основании такого прецедента на законодательном уровне можно было либо сдвинуть эту систему, либо хоть немного расшатать.

– А вы считаете этот список профессий неправильным, несправедливым?

– Да. Я не разделяю людей в глобальном смысле на мужчин и женщин, для меня главное – личность. И когда человек выбирает себе сферу деятельности, он, конечно, должен быть информирован обо всех рисках, связанных с ней, и самостоятельно принимать решение – хочет он этим заниматься или нет. Список профессий существует с целью защитить репродуктивную систему женщины, хотя некоторые запрещенные профессии вызывают сомнения – например, капитан морского или речного судна. В чем здесь защита репродуктивной функции? Так что список этот неоднозначен, и я считаю его дискриминационным. Вряд ли женщины рвутся укладывать шпалы или идти в металлургию, а с другой стороны, может быть, кто-то и хочет – не все же стремятся быть менеджерами или мастерами маникюра или педикюра. Я знаю много женщин, которые любят иметь дело с поднятием тяжестей, и они не считают это каким-то проявлением мужественности. Конечно, тут велика роль стереотипов, которые людям внушают с детства, и это влияет и на их будущий выбор профессии. Девочкам с детства говорят – ты должна быть хорошей, красивой, улыбаться, уметь готовить, мальчикам – ты должен быть сильным, не должен плакать, и это организует мышление, стиль и направление жизни. И будущие занятия тоже определяются этими первоначальными установками.

– А может быть, эти установки – и не такие плохие?

– Может, и не такие плохие – а может, и не такие хорошие. Это жизнь, и ее не изменить быстро.

– А так ли нужно что-то кардинально менять – разве плохо, что есть мужественность и есть женственность?

– Я и не говорю, что все надо поменять, перевернуть систему с ног на голову. Но я думаю, что, если не давать человеку шаблонов, ему легче будет выбирать, кем он хочет быть, – и профессию, и модель поведения. Все это человек может выбирать сам. Понятно, что системе удобнее загнать всех в рамки и шаблоны, тогда люди становятся более предсказуемы, ими легче манипулировать. Так что я думаю, что этот вопрос лежит в области управления страной, странами, эти вещи зависят от того, чего хотят правящие классы – а дальше спускается вниз по цепочке. Например, появляется закон о запрете пропаганды гомосексуализма – и дальше все начинают действовать соответствующим образом. И очень часто люди чересчур усердствуют в исполнении таких законов. Я не против, чтобы женщина была женственной, просто само понятие женственности у нас довольно узкое, от сих до сих, но мне-то кажется, что оно гораздо шире, и весь вопрос в том, как к этому относится общество.

– Скажите, Анастасия, ведь у вас, наверное, был непростой путь к вашему решению о коррекции пола? А ваши друзья, ваши родные это решение приняли?

– Конечно, все было непросто, решение далось мне нелегко. А люди чаще всего отрицают и не понимают то, чего они не принимают. Но есть и те, кто воспринимает это как данность, – просто таких людей мало. У меня было немного друзей, и сейчас их не стало больше – скорее меньше. На предыдущей работе, с которой я сужусь, работает сто с чем-то человек, и когда я объявила о своем решении в специальном информационном письме, негативная оценка была одна и были, скажем, пассивно-агрессивные оценки, кто-то оценил смелость, но все равно не понимал и не принимал свершившихся изменений. А кто-то отнесся нормально и достаточно быстро смог перестроиться и обращаться ко мне в правильном роде. В целом из коллектива всего 2–3 процента отнеслись к этому абсолютно нормально, и есть всего 1 человек, с которым я до сих пор общаюсь, мы переписываемся или перезваниваемся. Так вот, я замечаю – наверное, потому что для меня это важно, – что она избегает в диалоге родовых окончаний. И когда я ей говорю об этом, она отвечает, что не может вот так сразу перестроиться, что ей нужно больше времени и что она этого не замечает. Ну, а я замечаю. Но все равно считаю наше общение положительным моментом.

– Стало быть, на прежнюю работу вы еще не вернулись?

– Иск состоит в том, чтобы признать мое увольнение незаконным, и суд постановил восстановить меня на работе, но у меня нет желания возвращаться туда, где к тебе относятся неподобающим образом либо не воспринимают тебя, как личность. Ведь районный и городской суды встали на сторону работодателя, и тогда у меня на работе поступили некрасиво – предали мою историю огласке, Телеканал 78 снял обо мне сюжет, потом его еще дважды показывали по Пятому каналу. Они взяли фотографии из соцсетей, лица немножко размыли, но в принципе опознать нетрудно. Там работодатели такие белые и пушистые, а я такая плохая, подача материала была некорректная, называли мои действующие имя и фамилию, а потом журналисты узнали мой адрес и захотели дополнить сюжет, приехали домой, стояли на площадке, благо, ни меня, никого из моей семьи не было дома. Поэтому у меня большие сомнения, что мои бывшие работодатели – белые и пушистые.

– Вы упомянули семью – а семья вас поддерживает?

– Да, у нас все хорошо. Родителей у меня нет, а есть жена, с которой мы жили все это время и которая принимает меня такой, какая я есть, и принимала изначально. И еще у нас 17-летняя дочь, которая тоже приняла все изменения, которые со мной произошли, – теперь у нее просто две мамы. Этого сложно было ожидать – жена опасалась, что ребенок не сможет всего этого воспринять, но страхи оказались напрасными.

– Наверное, просто ваши близкие вас очень любят. И значит, у вас была во время суда и всех этих перипетий мощная поддержка, тыл.

– Конечно, без такой поддержки было бы очень трудно. Моя история на работе приблизилась к логическому завершению, когда я стала проходить комиссию для официальной смены документов и стала жить открыто как женщина. Было много сложных психологических моментов, надо было общаться со всякими структурами, все объяснять, это заняло кучу времени. Когда уже была сделана операция, необходимая для смены документов, ЗАГСы вдруг перестали принимать справки из больницы, требовали заключения суда. Обычно суды делают все без проволочек, но мне не повезло, и у меня получение свидетельства о рождении заняло целый год. Наверное, когда было подано исковое заявление, судья ушла в отпуск, а на рассмотрение дела отводится небольшой срок, поэтому был написан отказ, мы еще и на него апелляцию подавали, и только через год я получила судебное решение – что ЗАГСу необходимо сменить мне документы. Этот период на работе был очень тяжелый, отношение ко мне изменилось, мне не предоставили места для переодевания, и приходилось переодеваться в мужском туалете. Они просто проигнорировали мое сообщение о том, что в мужской раздевалке мне делать нечего, предпочли этого не замечать. Вообще перед тем, как о себе объявить коллективу, я встречалась с юристом и директором и сказала им, что собираюсь сменить документы. Они не обрадовались, но заверили, что не уволят меня из-за этого. Но это было на первой встрече, когда юрист была не в курсе, насколько трансгендерные люди в России защищены. А потом они, видимо, почитали и поняли, что никаких законодательных актов, защищающих меня и мне подобных, нет, – и стали вести себя по-другому. Для увольнения не было оснований – и сначала меня не уволили. Была попытка со стороны моих же коллег заявить, что я не справляюсь с работой, но мне удалось доказать, что справляюсь – и даже лучше некоторых сотрудников. Других оснований для увольнений не было. Правда, мне говорили те, кто нормально ко мне относились, что руководство просто ждет, когда я сменю документы. Я не верила – считала себя профессионалом, ценным сотрудником. Но оказалось, что это не так.

– И все же вас уволили, когда вы сменили документы, и вы проиграли сначала районный суд, а потом городской.

– Да, но потом был еще президиум городского суда. И он разобрался в деле. Например, учел тот аргумент, что в период от смены пола до получения новых документов я продолжала работать и устраивала всех как работник. И меня уволили только после смены документов – значит, увольнение является дискриминационным. Дело вернули в районный суд, и новый судья уже отнесся к нему внимательно, назначил экспертизу, чтобы убедиться, что состояние моего здоровья отвечает требованиям, предъявляемым к данной профессии. И медицинская комиссия подтвердила, что мое здоровье позволяет мне исполнять мои обязанности. На этом основании суд и вынес решение в мою пользу. Предыдущие решения были формальными – судьи видели список запрещенных профессий и выносили отказ, а тут нужен был именно неформальный подход.

– Скажите, Анастасия, вы сейчас работаете по прежней специальности?

– По смежной, но в той же области: не печатницей, как прежде, а технологом. Что касается профессии, то тут опять мы возвращаемся к вопросу свободного выбора. Мама с папой меня практически не воспитывали, я была предоставлена сама себе, дружила с мальчиками, не задумывалась о том, что мне нравится, шла туда, куда вела жизнь. Она меня привела в техникум, но та профессия мне не нравилась, и я по ней работала только на практике. Потом был завод, а потом фирма, где я работала: там я сменила профиль деятельности и стала заниматься печатью, меня отправили на стажировку, и с тех пор это стало моей профессией. У меня это получается, мне нравится заниматься процессами, узнавать новые технологии. А на новом месте работы как раз были нужны люди, занимавшиеся печатью. Работа там уже несколько другая, но мне нравится.

– Есть ощущение, что вы можете успокоиться, что все позади?

– Вряд ли. Мои бывшие работодатели наверняка будут подавать апелляцию, а если проиграют, у них есть право на две кассационные жалобы, так что я думаю, что суды закончатся где-то через год. О деньгах я вообще не думаю, потому что за это время суд может снизить сумму компенсации, да мало ли что еще может быть. Гораздо важнее сам факт победы.

По словам Анастасии Васильевой, для нее важна и реакция окружающих, и то, что теперь ее победа поможет другим бороться за свои права. Правда, отметить судебное решение в семье так и не удалось – из-за настырных журналистов, опять приехавших к Анастасии домой, ей пришлось уехать с семьей на два дня к родственникам в деревню.