Глава 12. 1986. 16, 17 декабря…
События декабря 1986 года я помню отчетливо, как будто это было вчера. Снега в тот год навалило немало, да и сам декабрь выдался студеным.
В день, когда мы узнали о назначении Колбина, я находился на своем рабочем месте, за конвейером, в цехе по разборке двигателей завода АРО-1.
Тот год складывался для меня удачно. Я поступил на учебу в КазГУ. Да и на работе у меня дела шли неплохо. И вдруг такое известие. Кунаева сняли, а на его место поставили никому не известного в нашей республике назначенца Москвы Колбина. Было отчего прийти в негодование. Все, после этого мы уже не работали.
Можно назвать это забастовкой, хотя скорее это напоминало стихийный митинг. Молодые парни – казахи, а таковых было едва ли не половина в нашем цехе, открыто выражали свое недовольство и недоумение, задаваясь вопросом: «А что, нельзя было поставить своего руководителя, пусть даже и не казаха?» Назначение Колбина рассматривалось многими как откровенный плевок в лицо общественности республики. Закипали горячие споры, дискуссии.
И здесь важен сам фон картины. Время на дворе уже было другое, после брежневское, расцвеченное флагами демократизации и перестройки. До этого Горбачев многим нравился. Своими открытыми речами, своими призывами к гласности и свободе. И вдруг такое.
Словом, в тот день мы уже не работали. Никакие увещевания начальства, никакие призывы вернуться на рабочие места на нас не действовали. Дневной план был безнадежно завален. Общее возмущение и негодование, если описать в двух словах, вот что мы испытывали в тот день.
Легче не стало и вечером. Дома после работы я не знал, куда себя деть. Мать меня успокаивала. «Только ты никуда не лезь», — боялась она за меня. Меня переполняли негодование, отчаяние, эмоции буквально захлестывали. И тут откуда-то появилось вдохновение, вылившееся в стихи. До сих пор помню первые строки: «В Диком поле мчатся кони,
В черной мгле висит луна.
Накипела злость в народе,
Против белого царя.
Не забыты прегрешенья
Злых сатрапов, палачей,
Не напрасны были жертвы
Наших юных сыновей».
И дальше, может быть и наивно, но все заканчивалось верой и надеждой на перемены к лучшему.
А потом был день 17 декабря. С утра мы опять не работали. Бастовали. Затем нас позвали на общецеховое собрание, как пояснил наш начальник цеха, голосовать в поддержку решений V съезда КП Казахстана, утвердившего кандидатуру Г.В.Колбина на должность первого секретаря республики.
Была, если кто помнит, такая процедура. Это когда центр что-то решает, а затем трудовые коллективы все это расхлебывают на местах, и шлют свои приветственные и поздравительные телеграммы. Якобы со всем согласные. Вот и от нас требовалось нечто подобное. Проявить свою лояльность компартии. Но не случилось. И если до этого собрания я все еще мог считаться советским человеком, то после него с моим совковым прошлым было уже покончено. В глазах некоторых моих коллег по работе я стал националистом.
Начало разразившемуся на собрании скандалу положил мастер нашего участка Аскарик, заявивший прилюдно, что в знак своего несогласия с решениями V съезда КПК он кладет на стол свой партбилет, и просит его больше не считать коммунистом. И ведь положил. И это был поступок.
Следующим к трибуне вышел мастер Ермек, и поступил точно также, под шум и выкрики с мест собравшихся.
Я тоже попросил слова. И обращаясь к собранию, начал приводить цитаты и мысли из трудов основоположников марксизма – ленинизма. Благо задолго до этого я штудировал самостоятельно их сочинения. Я ссылался на Маркса, на Энгельса, особенно напирая на работу Ленина «О праве наций на самоопределение». Я приводил цитаты вождя мирового пролетариата, где он говорит о комчванстве и о вреде зазнайства в партии.
Словом, прошла наша повестка. И собрание большинством голосов проголосовало против решения V съезда Коммунистической партии Казахстана. И это была наша победа.
